Бурьян

Вступал октябрь в исконные права, листва слетала наземь, холодало. И небо обретало блеск металла. Но в этом поле жесткая трава стояла насмерть, точно рать стояла. Она была огромна и густа, шептала, как незримые уста, качалась, сплетена, простоволоса - и больше человеческого роста была бурьянов диких высота.

Не стебли, но стволы уставший мять, я заплутал, сквозь заросли ломясь, шарахаясь, шатаясь, как по пьяни, исхлестанный, облепленный репьями - и поминая душу, Бога, мать, запутавшись, упал среди растений, сминая скань листков, соцветий, терний.

А день был ярок, сквозь траву светясь. И я себе сказал: когда б сейчас навек прервался бег бесцельный твой ты мог бы стать такою же травой, упрямо восстающей век от века, скрывающей поля забытых битв, не помнящей желаний и обид, всегда свободной - от корней до верха. Пить сок земли и поднимать листы к светилу, как взыскующие руки, в надежде пониманье обрести как дар небесный, а не через муки...

Я все же встал и, продолжая путь, крушил тенета дебрей шагом резким, пока совсем не вырвался из пут и вышел к желто-алым перелескам. Взбодрился было, но внезапно сник, и брел, сутулясь. в зарослях лесных, по бурелому и распадкам мокрым, уже не веря в мыслящий тростник. А, может, зря не верил.

Там посмотрим.