Вертеп

Сперва младенцу поклонилась мать,

за ней – осёл с волом. Простонародье

в обличье пастухов –

уже потом. И много позже

к нему явились мудрецы, цари

с дипмиссиями, плюхая в навоз

ларцы весьма уместных благовоний,

да золото, которое – увы! –

иной судьбы Иисусу не купило.

Мгла ночи мир давно заволокла,

но свет играл в хлеву, как в тронном зале.

Осел и вол смотрели из угла

на факелы покорными глазами.

Приплясывали тени на стене.

Спеленутый ребенок спал на сене.

Темна, тиха земля была во сне.

И лишь Звезда сияла надо всеми.

С рассветом в путь пришла пора волхвам -

задами пятясь, покидали ясли,

довольные, расселись по верхам,

и двинули верблюдов восвояси.

Животные, трудяги-простаки,

к ярму вернулись, к будничной работе.

Тащил телегу вол, осёл – тюки.

Но в этот день полегче было, вроде.

Хотя, никак не сбился ход планет.

И твердь не уподобилась перине.

Спасенье есть, а избавленья нет.

Всё так же остаётся и поныне.

Звезда померкла. Цезарь за неё -

в далёком Риме блещет с Палатина

и всюду рассылает, как лучи,

сверкающие сталью легионы.

Цари к его стопам слагают дань,

ему слагают гимны кифареды.

Согласны все – Октавиан велик.

А все-таки скотина ближе к Богу.