Крушение

1

Пробоина была огромна. Помпы

захлебывались в трюме – и пожар

сжирал корму, вылизывая пену

систем огнетушенья. Капитан

единственно возможное решенье

избрал – и страшный факел корабля

повел на мель, на камни мыса.

Там,

топыря вывих ржавого руля,

корабль поныне спит.

Его крушенье

все длится – и ленивая волна

не торопясь смакует вкус железа.

2

Пускаясь вплавь от глыбы волнореза

я утопил бинокль – но донырнул

и спас игрушку.

Греб одной рукой,

держа в другой намокшие пожитки,

доплыл насилу…

Ухватясь за край

пробоины, упал во тьму отсека,

ослепший, задохнувшийся. Глаза

осваивались с необъятной тенью.

3

Я прозревал –

и первые мгновенья

испуга помню: был корабль велик

снаружи, но внутри его огромность

была невероятна…

Мертвый гул

бродил в провалах обгорелых палуб,

в проломах переборок. Коленвал

оскалил исполинские изломы,

и, взрывом искорежены, над ним

переплелись трубопроводы, трапы –

гигантская железная труха,

изъеденная ржавчиной и солью.

4

Оскальзываясь пяткою босою

по слизи (застоялая вода

пятнала днище илом),

я с опаской

пустился вглубь

увечных, рваных недр.

Волна снаружи била в борт – и пенье

ритмичное рождала пустота

угрюмых трюмов.

Ошалелый крабик

рванулся боком, увидав меня,

и спрятался под рухнувшею балкой.

И больше – ни движенья.

Только гул

витал в громадных сумерках крушенья.

5

Тогда впервые это ощущенье

пришло ко мне. Я дожил до него.

Достранствовал, доплыл. Досомневался.

Доплакал, дометался, долюбил.

Оно взошло со дна, где скользкий ил,

обломков хаотичные скрещенья,

где дрожь и прах.

Я понял, ощутил,

услышал кровью властный зов крушенья.

Впервые гибель встала предо мной

во всем величье честного покоя.

Корабль пел свой реквием.

И стоя

я ждал, когда аккорд очередной

ударит… Помраченье ли ума,

фантазия, прозренье ли – не ясно.

Но, вея душным тлением соблазна,

безмерная ко мне тянулась тьма.

6

Однако, краски я сгустил весьма.

А здесь и до меня бывали люди:

безвестные Антоша, Жора, Рудик

свои запечатлели имена.

Какие-то крутые молодцы

восславили ансамбль «AC//DC».

И – списком – дембеля четвертой роты.

Левее – крупно, мелом: «ОБОРМОТЫ».

А надо всем, на ржавой высоте:

«МЫ ВСТРЕТИМСЯ»…

Кто, с кем, когда и где?

– Где?.. –

крикнул я, стряхнув оцепененье.

7

Корабль пел – и долго это пенье

затылок холодило мне, пока

я плыл назад. Там грузно и покато

вздымалась твердь.

Коптил мангал заката,

пузатые румяня облака.

И пышная красавица под сорок,

дебелая природа –

каждый шорох

намеком отравляла: «Обними!

В саду прелестных божьих насаждений,

что ты теряешь, кроме наслаждений,

нескромных, но обычных меж людьми?

Ты поражен сомненьем, как проказой –

так исцели себя! – ведь втайне каждый

мир делит на себя и остальных.

И сладостью насытясь хорошенько,

уйди пристойно, тихо.

А крушенье –

удел вещей огромных и стальных…».

8

Стонет во сне вода.

Лунным клеймом отмечен,

прочь отлетает вечер.

Встретимся ли когда?

Морем скользит звезда.

Там, далеко отсюда,

мечется чье-то судно.

Встретимся ли когда?

Целые города

прошлого за кормою.

Края не видно морю.

Может быть, ждет беда

в поле валов несчетных,

тяжко летящих, черных,

зычных, как поезда.

Встретимся ли когда?

Камни, остры, со дна

целятся точно в днище.

Вихрь, ликуя, свищет.

Грозная глубина

тянет тебя к ответу:

чем ты гоним по свету?

что ты впотьмах искал?

9

В буйную эту полночь

жутко и сладко вспомнить

остов у диких скал:

рыжую сталь бортов,

щерящую в зевоте

рваные дыры, вроде

вспоротых криком ртов,

словно в момент последний

волей – почти посмертной –

большей, чем злой азарт,

выжав свой «самый полный»,

что-то корабль понял,

да не успел сказать.