Охотники на снегу

Как умирала молодость во мне!

На дыбе выла, корчилась в огне,

под временем, как роща под пилой

вопила… Смертью медленной и злой,

нелегкой смертью умирала. Ей

еще хотелось наверстать, допить,

переиграть, себя перекроить,

переиграть –

но ярче и острей –

всю музыку бессмысленных, прекрасных,

зеленых лет в дождинках майских дней,

весь гул и гомон сил преступно-праздных.

Она металась, бедная, в жару,

вдруг затевала жалкую игру

и бредила, бодрясь, в смешной надежде,

что страсть и свежесть в ней кипят как прежде…

Но, обессилев, никла вновь к одру.

И оголились ветви на ветру,

пожаром кратким вспыхнув напоследок.

И пульс пропал.

А ветер нес пургу,

как на подушке, расправляя слепок

агонии на скомканном снегу.

Аукнулось и стихло эхо боли.

Горячечная спала пелена –

и стала жизнь других людей видна,

душе собою занятой дотоле.

Живящий холод в легкие проник.

И я, очнувшись, поднял воротник,

поежился и оглядел окрестность.

Деревья цепенели. Наст блестел

и утопал в дали, терявшей резкость.

Но там, где оттеняла синева

метелью нежной выбеленный берег,

щемящие, как их увидел Брейгель,

людей фигурки двигались едва.

Я побежал – постойте, я сейчас! –

за ними, к ним - я не один на свете! –

сквозь лес и холод, напрямик решась,

барахтаясь в снегу, ломая ветви,

глотая слезы…

Но уже не смерти,

а только одиночества страшась.