Самою горькою желчью не исцелим, жгучее нечто закусывая васаби, в баре «Гондола» отеля «Граф Цеппелин» я между жизнью - и как её? - зависаю. Так и лечу, воспаряя на всех парах. с битого днища земной отрясая прах. Это нормально. Что сеял, то пожинаю - то есть, с окурков павшую пыль золы. Но - создаю дирижабли, где пожелаю. В сущности, это громадные пузыри - дутые бредни, вымыслы. Род аферы. Тени их зыбки, как шансы слепых котят. Так Монгольфье выдумывали монгольфьеры из ничего. Но выдумки их - летят. Душно во времени. Тянешь вдох как желе из чьих-то прокисших выдохов. Выход - быть воздуха легче, который все тяжелеет, так уплотняясь, что впору его долбить. Это же так легко - уходить на поиск ясности в небо, как некоторые смогли, где - легче воздуха - Нобиле ищет Полюс, путь отмечая грядой ледяных могил. Стоит поверить, что высота - опора. Прах лишь мой падает - лада моя, лови! Но ты уже высоко не поднимешь взора, и я уже не вспомню твоей любви. Тросы надежд и смыслов - не удержали, пусть их обрывки спят далеко внизу. Пусть поднимаются поздние дирижабли сквозь кучевые ворохи , сквозь грозу. Легче воздуха путь мой. Аэростаты - плод легкомыслия и потому легки. Но не без зависти тяжести арестанты снизу глядят, выкатив кадыки.