Безродные, галдя оравой всей, но врозь - делясь по стаям или кастам, скользили над поверхностью вещей, не слыша, как под ноздреватым настом, в берлоге, в мерзлоте, в густой ночи, покоящей исчезнувшие страны, Империя, погибшая почти скуля во сне, зализывала раны. Мы время отлагали на потом, когда она очнется с громом рёва и распрямится, проломив хребтом непрочные напластованья крова. И дрогнет мир. И пошатнётся быт, поставленный устойчиво, как плаха. И мы шагнем в поля грядущих битв, зайдясь - кто от восторга, кто от страха. Увидим грудь четвертого в ряду - в равнении на стяги ратей грозных кто братство обретет, а кто вражду, кто единенье, кто проклятье розни. Но каждый, кто в шеренги эти встал, пощады не найдёт, вступая в область, где ясно проявляются, как встарь, природа зверя, человека образ.