Привычный жить и делать на «раз-два», не под варганы, но под лязг и стуки, я был рожден вдали от Рождества - в пространстве, и во времени, и в духе. И малышом, ловя шумок молвы, обмолвки и присловья бабы Нади, я мыслил, что волхвы есть род халвы, а ясли — цех в родильном комбинате. Но ставят ёлку — я притих и жду, что утром отыщу под ней машинку и револьвер. Кремлёвскую звезду воздел отец на колкую вершинку... Мир за секретом раскрывал секрет, я прозревал, превозмогая дикость. Но сердце опоздали мне согреть Благая Весть, и Андерсен, и Диккенс. А ум лукав. Он ловок лишь понять. Понять, но не поверить — мало толку. Кого бы ни случалось распинать, пьём белую, да молимся на ёлку. А что ж не выпить в праздники. И что ж не побродить с нетрезвой и недружной родной толпой - как будто впрямь Христос скользит пред нею поступью надвьюжной. Как будто есть пред кем на лёд упасть, и плача — хоть от снега или ветра - просить в ночи: - Господь, помилуй нас, не знающих рождественского света.