Князь гридей своих обогнал и свернул в березняк. Червлёные клейма плаща между белых стволов угольями тлели, бряцала набором броня. Земля индевела уже - и подковы крошили ледовую корку, покрывшую палые листья. Помыслилось всаднику: знатная рать полегла! - уму не постижна числом, и шумела на славу воюя с ветрами. Но сгинули вои её, как некогда обры, едва наступила пора для стужи и смерти. Не ярость врага, не раздор среди воевод погубили полки листвяные, а просто исполнился срок, что отпущен всему - мужам и народам, сколь доблесть бы их ни сияла. Унылое поле темнело за строем берёз. И стая ворон безнадёжно искала прокорма на зябнущей пашне, пятнавшей долину заплатой. А в роще плутали охрипшие возгласы «Ингварь!» - и мощная конская грудь разрывала тенета покинутых нитей паучьих, крушила подлесок - насупленный стольник Вышата подъехал ошую: - Да что это деется, княже! Вся челядь твоя что гончие псы, потерявшие в чаще еленя, а ты предаёшься скорбям - со вчерашних медов. Не полно ль разлукой томить красоту молодую княгини - бежим же скорее к родному двору. Палаты теплы твои и погреба изобильны, ты лютой зимы не заметишь в пирах и ловитвах, а почки нальются едва, так опять в стремена! Суровые ратники прежним путём потекли, не зная судьбы, но напрасно о ней не гадая, оставив волхвам ворожбу. По словам летописца тот день был отмечен толкуемым разно знаменьем: два солнца на небе явились, незнамо к чему. Примолкла дружина - и всадников тени двоились на льду молодом, на полёгшей багряной листве.