Молчание признаньем и обетом служило мне — ему я слово дал, но так хотел тебе сказать об этом... Прости, что я едва не опоздал, безмолвствуя среди речёвок бодрых, обложек, разрисованных пестро. А строчки - на салфетках и обёртках - терялись на вокзалах и в бистро. Но я спешил к тебе - из лет, в которых, подлея и мельчая с каждым днём, мир гнил во лжи, мелькая в мониторах побоищами, торжищами... В нём нелепо было числиться поэтом. Я так решил: еще успею спеть. Сначала - жить, потом вещать об этом. И вот - успел. А мог и не успеть.