ИГОРЬ
ЧУРДАЛЁВ

Это правда, что сын за отца не в ответе.

Бог тяжести, роняя с неба сугробы – сам расплющен льдиной...

Когда бы я умел играть на саксофоне, я нанялся б на белый пароход...

Запутался в неведомом районе индустриальной ночи...

Все загорели где-то, Ходят теперь, светясь.

Белый купол холодов над людьми затвердевает...

Поэты поют про несчастья, как будто им жить не с руки.

Уже мне молодость не в новость: её весёлую возню смакую, но определённость судьбы – спокойно сознаю. А за окном смеркаться стало так рано...

Сквозь оплавленный воздух июля мне видны января берега...

Убывают мои декабри. Океаном арктической тени...

Обломки плит – античные погосты и колокол, лишенный языка...

Художники, долгу и правде верны, рисуют по снегу ползком.

Увяданье золотое. Чистой влаги пелена.

Ничего печальней нету...

Метель горит, как фейерверк, юлит у ног, взмывает вверх...

Фонарем возвещается ночь. И тогда с неба наземь горючая хлещет вода

Средь городских хитросплетений они – как куклы из стекла.

Перевесившись через перила, ты увидишь внизу далеко...

Я здесь загорел, как пират. В сугробы, домой собираюсь.

Словно в кино, прокручу от начала память уже не пустячного срока…

Берег мой – из бетонных плит...

Цвели мы, пацаны, нас баловало лето...

Спокойствие лет этих не было полным...

О, зависть к пернатым, плывущим по воздуху бурь!